Седьмой от Адама - Владимир Резник

для Еноха добыл, от которых баня чуть не сгорела, — растерянно и торопливо оправдывался Макс.

— Вот только этого знакомства мне не хватало. Какой-то уголовник, да ещё знающий Еноха. Спасибо, удружили, Макс, — ещё больше рассердился Мазин и потащил не сопротивляющегося гостя в офис. Вопросов, которые требовалось срочно выяснить, у него стало ещё больше.

Если бы Михаил Александрович не был так зол и раздражён, а внимательней смотрел по сторонам и чаще оглядывался, то наверняка заметил бы, что после того как они быстро покинули место нежданной встречи, так некстати попавшийся им на пути гонец из прошлого постоял недолго в недоумении, поскрёб голую грудь под кожаной курткой, поколебался и, стараясь остаться незамеченным, держа дистанцию и прячась в тени подъездов, последовал за ними.

Глава 2

2.1

Бывших сослуживцев по бане Матвей поначалу избегал. Но когда всё успокоилось после того памятного и странного пожара, когда улеглись страсти и слухи, похоронили одних, уволили или перевели с повышением других и разместили в палатах на Пряжке оставшихся, он осторожно попытался навести справки. Единственным более-менее достоверным источником информации оказалась почти не пострадавшая Машка, да и та, дойдя очередной раз в своём рассказе до фразы «И тут всё как…» — заливалась слезами и требовала ещё коньяка. После чего обычно засыпала. Эльвира, чуть подрумянившаяся с одного пышного бока, также быстро пришла в себя, но, в отличие от подруги, бросила пить, нашла адекватную замену в религии и вспоминать о былом грехопадении категорически отказывалась. Ходила она теперь в платочке, по поводу и без мелко крестилась, соблюдала посты и стояла всенощные, что, впрочем, никак не помешало ей, когда представился случай, склеить в «Прибалтийской» югослава, выйти за него замуж и уехать в ещё не развалившуюся на тот момент «заграницу». Девичья мечта выйти замуж за миллионера в её исполнении поражала своей жестокой буквальностью. Муж её, строительный рабочий, и впрямь получал несколько миллионов их югославских динаров в месяц, что по тогдашнему и стремительно двигающемуся в одном направлении курсу соответствовало примерно тысяче долларов. А вскоре — меньше, потом ещё меньше, а ещё чуть позже эти бумажки не стоили ничего. И тогда в её новый дом пришли люди, которые верили в иных богов… и больше об Эльвире никто ничего не слышал.

Все как-то устраивались: Машка, поплакав, вышла замуж за финна, потом за другого и в результате оказалась в Швеции с двумя образовавшимися по дороге детьми. Маргарите Онуфриевне поправили за профсоюзный счёт слегка подгоревшую на мангале внешность, наградили ещё одним орденом и выдали под начало новую баню. Кочегары, те, кто действительно хотел, как только приоткрылась щёлка, выскочили кто в Израиль, кто в Америку — неважно куда, главное откуда. А вырвавшись, немедля принялись разбираться между собой, выясняя, кто и на кого стучал. Когда выяснилось, что стучали все, — расстроились, но не успокоились, а принялись разбираться заново, вспоминая, сочиняя, оскорбляясь и выставляя новые счета за старые обиды. Красномордый Вова-шофёр через пару лет после этих событий был зарезан не вовремя вернувшимся с работы таким же пьяным и убогим, как и он сам, мужем очередной любовницы. Где и как он находил своих женщин? Вечно пьяный, с опухшей рожей, невежественный, глупый и наглый самец. Что в нём было такого? Чем пах он таким особенным, что легко, не прилагая усилий, тащил в постель несопротивляющихся человечьих самок и они покорно шли за ним? Как? Да, да, конечно, они тоже были не лучшие образцы породы… Но наблюдал Матвей несколько раз, как женщины из иного, не Вовиного, мира уходили с ним, словно одурманенные дудочкой Крысолова, и через туманный барьер, что переливался и матово отсвечивал в их зрачках, не пробивались ни их острый ум, ни прекрасное образование, а одно лишь неутолимое желание, насытить и удовлетворить которое он обещал.

Первый месяц после пожара Матвей прятался у приятеля на даче, а потом расслабился. А что? Он, собственно, всё сделал, как заказано было. А то, что фигурки оказались ненастоящими, — так он об этом в первый раз слышит. Покупались как подлинные. Знать не знаю, ведать не ведаю… Но и эта продуманная им незатейливая защита не пригодилась — никто не спросил. Енох исчез бесследно, ночной уборщик Мишка — тоже. Так и затихло.

Денег, полученных от загадочного и страшноватого покупателя, хватило и на год беззаботной, но экономной жизни — не был Матвей безудержным мотом, и на начало нового бизнеса. Благо в тот момент распоясавшийся генсек лоскутной империи, в тщетной попытке склеить, удержать распадающегося на части колосса, объявил «Перестройку», и давно забытый лозунг «обогащайтесь» снова вздёрнули на древко вместо обветшавшего и замусоленного «равенства в нищете». Память человеческая коротка, и что случилось с первыми доверчивыми, поддавшимися на него пятьдесят лет назад, никто не вспомнил — вернее, не захотел.

У термина «коррупция» долгая история, но не была она известна нашему герою. Способ заработка, который он как бы изобрёл, и являлся той самой… но это было столь естественно для той среды, в которой он существовал, что сама мысль, что это не есть бизнес, даже не приходила в его светлую и курчавую голову. Схема была идеально проста, её вариации существовали и успешно обогащали своих создателей во все времена, но именно та, конкретная могла существовать только тогда — на стыке эпох, когда старое ещё не умерло, а новое пока не стало понятным. Позже, по прошествии лет, с появлением и разрастанием класса чиновников, с расширением словаря и введением в него новых терминов и многозначных понятий, таких как «откат», «занос» и «котлета», всё обрело свои внятные очертания. А тогда всё было в новинку, всё было впервые, и запах свежеотпечатанных купюр призывно щекотал изголодавшиеся ноздри.

Первые деньги, которые Матвей получил в банке под видом зарплаты на весь свой кооператив, его поразили. В наспех, за копейки зарегистрированном предприятии, кроме него, числились ещё надомница-бухгалтер, сосед-инвалид, на которого всё и было оформлено, и два десятка сумасшедших, паспорта которых за небольшую мзду ему выкатил знакомый санитар из «Пряжки». Вернувшись вечером домой, Матвей разложил на кухонном столе туго перетянутые бечёвкой банковские упаковки купюр, молча смотрел на них, пил, курил и мечтал. То, что принёс ему один только первый пробный месяц, он не зарабатывал и за год. Матвей медитировал, глядя на эти пачки, и будущее виделось ему светлым и радостным. Поначалу всё шло замечательно — бизнес и доходы росли с фантастической скоростью. Но в «прекрасном новом мире», в котором, как Матвею казалось, он очутился и воцарился навеки, всё менялось слишком быстро, и на очередном крутом повороте гонки нашего героя выкинуло из нагретого седла, и, с трудом откупившись (всем, что имел) от тюрьмы, перелетел он из пышного офиса в продуваемый ветром кооперативный ларёк, спасаясь в морозную питерскую зиму еле теплящейся электрической печкой и поддельным спиртом «Рояль». Но беспокойная натура его не изменилась, и жажда богатства никуда не делась — они лишь затаились и ждали подходящего случая, чтобы снова толкнуть владельца тела на новые и небезопасные приключения.

Тут-то и подвернулся Мазин. То, что бывший сослуживец сделал вид, что не узнал его, Матвея обидело. Поначалу он собрался было плюнуть вслед быстро удаляющейся парочке и отправиться по своим делам (за пивом), но неожиданно засомневался: а может, и впрямь не узнал, а может, это и не Мазин? Слишком уж разительно отличался этот самоуверенный и упитанный хомячок от того затурканного и вечно голодного Мишки, которого он помнил по бане. А с другой стороны, ведь с десяток лет прошло… А может, двойник, а может… Матвей доверял своей никогда не подводившей его зрительной памяти и нюху, а пахло тут какой-то тайной. А где чужая тайна — там и деньги. А где загадка — там и приз отгадавшему. И, ещё не понимая отчётливо, зачем он это делает, Матвей отправился вслед за ничего не подозревающими подельниками — навстречу новым неприятностям.

2.2

Следить за осоловевшей от плотного обеда и спиртного парочкой было легко, да и недолго. Минут через десять неспешной прогулки они вошли в массивную, крашенную под дерево металлическую дверь с приваренной намертво табличкой «Доктор Мазин», гравированным рисунком Гиппократовой чаши